Н.
Ещё вчера вечером я обнимался с замужней Н. на площади Якуба Коласа, и мы стремались распознать в одном из велосипедистов её мужа, планировали, как она от него уйдёт. А сегодня я на Балтийском море; слабо понятное мне мероприятие, интернет в нашей жизни. Я не работаю уже полгода, и потребность путешествовать удовлетворяю за счёт таких бесплатных поездок. Я в разводе уже год и возжелал жену ближнего своего велосипедиста.
Слушаю какой-то доклад и параллельно проверяю почту. Н. пишет, что остаётся с мужем – прости. Стресс, адреналин, я пишу, что я её не отпускаю; захлопываю ноут, встаю с места, иду к морю.
Я прохожу мимо деревянных курортных домиков, обесцвеченных солнцем, углубляюсь в бурьян, получаю приятные ссадины и царапины, вскарабкиваюсь на дюну и спускаюсь к воде. Сажусь на случайную корягу вблизи прибоя. Смотрю на волны, что без конца набегают одна на другую, вспениваясь на верхушках.
Самое начало июня, сезон ещё не открыт и я брожу три дня по пляжу в одиночестве, прогуливая всё, в чём обязался участвовать, кроме завтраков, обедов и ужинов. Я ложусь спать с заходом солнца, в то время, когда мои соседи по домику, пьют пиво в пустынных кафе небольшого курортного городка.
Всю дорогу они не расстаются с фотоаппаратами, щёлкая сначала всё, что видят из окна автобуса, потом местный уродливый костёл, потом сосны, море. Вот и сейчас один из моих соседей врывается в домик, шумно роется в своём рюкзаке.
— Там лебедь!
— Ага — говорю.
— Лебедь на море! Я должен его сфотографировать!
Фотоаппарат найден, сосед счастливо смотрит на меня.
— Чего лежишь, пошли лучше с нами на закат смотреть!
— Закат? Ну конечно, только за цветами сбегаю, — да, вот как надо было ему ответить!
Я отворачиваюсь к стене, полагая, что мои страдания возвышают меня над обывателями.
Встаю я рано. Тихо одеваюсь, снова иду на пляж, пять километров до дальнего волнореза. Это камни и куски арматуры, которые набросаны между двух линий деревянных свай: старых и щербатых. По волнорезу иду в море и ложусь на камни.
Так проходит весь интернет в нашей жизни. Я занимаю в автобусе два сидения, включаю плеер и пялюсь в окно. Кто-то хлопает меня по плечу, мол, выпей, друг.
Подъезжая к Вильнюсу, я вспоминаю, что у меня в Литве родственники. Мне надо затаиться, зализать раны, решаю я. На автовокзале я покупаю билет в Друскининкай. Еду в полупустой маршрутке, вижу какой-то очень знакомый пейзаж. С одной стороны, вроде, и не Беларусь, а с другой — ну чем не Беларусь? Засыпаю.
………………………………………………………………......
Их дом совсем недалеко от автостанции. Я иду по памяти вдоль озера, из которого высоко бьёт фонтан. Людей вокруг даже меньше, чем надо, ходят они не спеша, медленно катят по улицам редкие машины, солнце отражается в витраже старого костёла из красного кирпича, часы — стали. Я сворачиваю на небольшую улочку и подхожу к деревянному дому, выкрашенному жёлтой краской. В доме живут:
…, 73 года, хозяин
…, 71 год, его жена
Ира, 49 лет, дочь,
Сергей, 38 лет, сын
Вся семья переехала в Друскининкай, потому что у … хозяина, 73 года здесь не болит сердце. У него была квартира в областном центре, но там приходилось пить нитроглицерин до тех пор, пока он случайно не наткнулся в газете на статью о своей болезни. В сердце ему вставили искусственный клапан и порекомендовали жить подальше от крупных промышленных городов. Дети переехали позже, так и не обзаведясь личной жизнью, о чём жалела … его жена, 71 год.
Дверь не заперта, я захожу. На деревянной лестнице я слышу шаги, со второго этажа спускается Ира, в тот же момент, открывается дверь одной из комнат, откуда выходят хозяин и его жена. Хозяин не узнаёт меня, но женщины объясняют ему, кто я такой и он успокаивается, садится рядом, снимает очки и просит каши.
Я хочу оставить рюкзак и пройтись по городу. Но ты же заблудишься, говорит Ира, я с тобой.
— Обязательно своди его в музей Чюрлёниса, — слышу я вслед.
Идём мимо костёла и обыкновенного спального района. За ним — сосновый лес. В лесу небольшое озеро. Мы блуждаем мимо сосен в поисках кафе её детства — там всё деревянное, ты представляешь — всё! Наконец, мы находим её кафе. Там, действительно, всё деревянное, но сегодня выходной. Ничего, придём завтра. Вот гипермаркет Maxima — сейчас она купит там по акции чашки и чай для родителей, пусть я подожду её у входа, если мне скучно. Из Maxim’ы мы идём в ювелирный магазин. Смотри какие, — Ира показывает мне разные украшения из янтаря с мёртвыми насекомыми внутри, — Лучше любого Чюрлёниса!
Мы идём в бювет пить минеральную воду. Вода очень солёная.
Мы идём на кладбище, где похоронены мои пра-пра. На одной из соседних могил надпись: «Прохожий Астановись! У душы моей помолись. Не пренебрегай мой прах. Я дома! Ты в гостях».
Возвращаемся. Мать Иры разогревает мне ужин. Я объясняю, что меня очень много кормили. Она накладывает мне большую порцию картошки, два куска курицы, наливает чай, приносит бутерброды. И тут входит Сергей.
Я его почти не помню. Приходится знакомиться заново. Пожимаем руки. Он садится напротив, а я ем. Я говорю, что у них хороший город, мне понравился.
— Тут хорошо, спокойно, — отвечает он.
— Этого покоя в Минске не хватает, — говорю.
— Минск сумасшедший город. Мегаполис.
Спрашивает, откуда я еду. Был рядом с Палангой, интернет в нашей жизни, отвечаю.
— Хорошо на море?
Случайно набредаем на золотую тему: культурная жизнь Друскининкая. Скоро будет проходить фестиваль кукольных театров. Актёрам уже заказали самую дорогую гостиницу — чувствуешь уровень! А ещё здесь, оказывается, концерты чуть ли не каждый день. В последнее время, знаю ли я, сюда стали приезжать сплошь звёзды. И ладно бы литовские, но и европейские звёзды теперь выступают здесь в клубе «Колоннада» совершенно бесплатно. Вот такой, например? но я его не знаю. Ну а эта? нет, тоже не припомню. Да ведь ты младше меня, говорит Сергей, это и понятно, но вот о нём ты не можешь не знать. Ну да, что-то слышал. А ещё этот, ну как его, недавно выиграл Евровидение. Рыбак, говорю, из Норвегии? Да нет, не Рыбак, до него. А, ну тогда Билан. Да какой Билан. Вот как раз между Рыбаком и Биланом. Саша Сон! Вспомнил! Саша Сон!
— Пойду, говорю, растрясусь, пока ещё светло.
— Да-да, — Сергей уходит в свою комнату.
Обуваясь, я слышу, как он зовёт мать.
— Ну, зайди сюда!
Он прикрывает за ней дверь, но я слышу, что он просит 50 литов.
Выхожу из дома и вижу, что Сергей уже поджидает меня у калитки. Эти мне частные дома с парой выходов.
— Пойдём, — говорит, — выпьем по бокальчику пива. Родственник всё-таки.
Он показывает мне свой Друскининкай. Друзгининкай — так он произносит. Мы идём прямо по пустой проезжей части. Один раз нам попадаются туристы, фотографирующиеся перед деревянной церковью, второй раз — женщина с коляской. Сергей показывает гостиницу, ночь в которой стоит 300 долларов. Именно здесь будут жить актёры кукольных театров. Вот подземный гараж, а вот миниаквапарк. И всё это соединено переходами, вообще большинство гостиниц и развлекательных центров в Друзгининкае соединено переходами. Заехал турист на машине в гараж, прошёлся по переходу в гостиницу, потом в миниаквапарк, потом в другую гостиницу, и в большой аквапарк — гордость города. Так до конца отдыха и проходит в халате и шлёпанцах.
После небольшой экскурсии, мы садимся на летней террасе кафе. Сергей что-то по-литовски говорит официантке и через минуту она приносит нам два бокала тёмного пива.
— Такого пива у вас нет, тут оно очень вкусное.
Пиво привносит в разговор бóльшую непринуждённость. Я даже как будто рассказываю ему про Н., но, слава богу, он меня не слушает. В принципе, мне не обидно, я вставляю междометия и пью пиво. Пить пиво и слушать — так даже лучше.
Я слышу: «Как же не везёт Польше. Сначала у них разбился президент, теперь их затопило наводнением, а ведь такая католическая страна, верят все, не иначе, как кто-то их испытывает». В Польше Сергей учился, оттуда у него слово «курче». Курче, два высших образования, должны же они чего-то стоить?! Сначала театральный институт в Минске, съёмные квартиры в жлобских районах («жлобский» тоже его слово, эти районы давно гопницкие), сумасшедший город, столько людей, но такая свобода была, курче, такая свобода! А что теперь стало? Потом театральный институт в Белостоке, Польша. Два высших образования и что они дают, курче? Здесь, в десяти километрах от границы люди зарабатывают простыми вещами, ездят в Беларусь за бензином. Четыре ходки в день и двести долларов чистыми. Переквалифицируюсь в бензовозы, говорит Сергей.
Официантка подходит за пустыми бокалами, перекидывается парой слов с Сергеем. Я не понимаю, что Сергей кроме пива заказывает ещё и по тарелке цепелинов.
Ты же видишь, что в нашем доме очень пусто, только мать, отец и сестра. Я это вижу, да, я заметил. А ведь раньше дом был полон гостей, каждый вечер обеды в саду, много родственников, шутки, юмор, весело, дети бегают. У сестры детей нет, как-то не сложилось, говорит Сергей.
Незаметно расплатившись теми литами, Сергей приносит ещё по бокалу. Пока мы молчим, я слышу как тишина наполняет меня не хуже пива. Полная тишина, а если выйти из под навеса, на небе будут яркие звёзды. Сейчас самое моё любимое время, говорит Сергей, смотри. Я смотрю. Кафе, летняя терасса, деревянные столики, пару усатых литовцев сидят за соседним, говорят по-литовски и пьют литовское пиво, ночная свежесть, почти стемнело, осталось ещё немного. Вот за этим я еду в Друзгининкай, тихо говорит Сергей.
Официантка приносит нам пластиковые бокалы, просит отдать ей стеклянные, потому что кафе закрывается, но мы можем сидеть. Видал — Европа! горд Сергей своим Друзгининкаем, не то что Минск и Гродно — жлобские города. Пива хватает ненадолго, и вот мы уже идём мимо озера, из которого бьёт струя фонтана, подсвеченная только для нас. Для нас подсвечен столетний костёл, у которого Сергей ненадолго забегает в кусты. Сейчас мы ещё куда-нибудь зайдём, обещает он. Слышишь музыку? Вдали, действительно, что-то ухает. Это бесплатные концерты в «Колоннаде»! Ближе к «Колоннаде» мы понимаем, что басы раздаются из автомобиля неподалёку, а сам клуб сегодня закрыт. Мы идём мимо освещённых гостиниц, где тоже никого нет, пуст аквапарк, в этом городе только мы одни. Там, где через Неман строится мост к горонолыжному чему-то, тоже есть кусты, куда иду уже я.
Всё-таки мы находим ещё одно открытое кафе. И хоть по здешним законам продавать пиво уже нельзя, бармен открывает нам две бутылки. Мы сидим на улице до закрытия и дольше. Рядом ― компания шумной молодёжи. Она не мешает нам с Сергеем обсуждать то, как я куплю здесь квартиру дешевле, чем в Минске, и стану ездить в Европу без визы. Молодые литовцы уходят, оставляя на столах пустые бутылки. Слыша, как мы общались по-славянски, они кричат нам: «До зобачэння!». «Добраноц!», — откликаемся мы.
Через несколько минут в кафе на велосипеде приедет мужчина, который уберёт бутылки и протрёт столы. К этому времени мы с Сергеем уже будем дома, я лягу в постель и усну.
Друзгининкай — Минск — Могилёв
2010 — 2011 — 2017
